– Но я и предположить не могла, что ты не умеешь шить до такой степени!

– Степень может быть одна! Не умею – значит не умею! – возразила Марта.

– Не дерзи, Пескова! Я же тебе все показала, надо было работать по моему образцу! – взялась за сердце бригадирша.

– Да меня завалили этими вашими панамками! Где он, ваш образец?! – кипятилась Марта, чуть не плача от обиды, от того, что вся ее такая тяжелая работа оказалась бракованной.

– Так, на первый раз я тебя прощаю, но шить ты сегодня больше не будешь! – выпустила пар Клавдия Михайловна.

«Очень хорошо», – подумала Марта.

– После перерыва я поставлю тебя на глажку, – закончила мысль бригадир.

– На что?! – не поняла Марта.

– Увидишь… – многозначительно пообещала Клавдия Михайловна, – там тебе нечего будет портить.

«Лучше бы я умела шить, – с тоской думала Марта после перерыва, – сидела бы себе и пристрачивала эти козырьки к панамкам…»

Ее поставили к большому столу, на котором располагалась железная болванка, напоминавшая человеческую голову со сквозной щелью посередине. Благодаря этой щели специальным приспособлением можно было регулировать размер железной головы под размеры головных уборов, которые следовало гладить. Марте установили пятьдесят седьмой размер, так как в данный момент на конвейере шла именно такая партия женских шляп, и включили этот агрегат. Для практикантки стало полной неожиданностью то, что сама эта железная голова нагрелась, словно поверхность утюга, что, собственно говоря, она собой и представляла. Марта должна была брать шляпы из тонкого сукна и голыми руками натягивать их на раскаленную поверхность этой головы, расправляя на изделиях все морщинки. Марта жгла свои руки нещадно, вскрикивая от боли и пряча слезы в глазах. Теперь уже шляпы стали собираться у ее стола в угрожающем количестве. Работница, которая упаковывала изделия, все время торопила ее:

– Что ты копаешься? Быстрее гладь давай! Самая простая работа, не требующая никакой квалификации! Мы сегодня план с тобой не сделаем, я только две коробки упаковала, а надо было уже десять оформить!

Марта вошла в раж, продолжая натягивать эти шляпы на раскаленную болванку. Ожогов на ладонях она уже почти не чувствовала, словно уже перешла за порог болевой чувствительности. Ей было невыносимо жарко от этого утюга, но, закусив губу и смахивая пот, Марта продолжала монотонно выполнять свою работу, все равно не справляясь с ней по скорости. Это была словно пытка, словно проверка на прочность. Увидев, что они действительно из-за новенькой не упакуют дневную норму изделий, бригадир прервала экзекуцию Марты.

– Ну-ка покажи мне свои ладошки? О! Обожглась? Ничего, со временем кожа грубеет, дубеет и уже совсем не чувствует жара, это вам не маникюры по салонам красоты делать, – успокоила она Марту, – пойдем со мной, конец рабочего дня доработаешь в другом цехе.

Марта поплелась за своей мучительницей походкой висельника, идущего на казнь.

Клавдия Михайловна провела Марту в небольшой светлый цех, где в воздухе не летало никакой пыли, а в глазах рябило от блеска. Сотни солнечных зайчиков бегали по высоким светлым стенам. Женщины, сидевшие за маленькими станками, брали из больших коробок новенькие блестящие кокарды и специальным приспособлением прибивали их к форменным фуражкам, так же они прибивали к ним и другую фурнитуру. Марта с облегчением наконец-то опустилась на стул, Клавдия Михайловна склонилась над ней.

– Работа простая, главное прибивать фурнитуру строго по разметке, так как исправить уже не будет возможности, потому что в ткани останутся дырки. Все, работай, я за тобой приду в пять часов вечера, вам и так делается поблажка, практиканты работают на два часа меньше рабочих, – сказала мучительница, и ее грузная фигура удалилась из цеха.

Работа, которая сначала показалась Марте простой, была не такой уж и легкой. К тому, что по скорости она уступала работницам, Марта уже привыкла, и в этом цехе ее за это не ругали, так как она всего лишь помогала другим женщинам, а не делала работу наравне со всеми. Но аппаратом, которым кокарда и прочее прибивалось к твердым фуражкам, работать было очень тяжело, требовалось приложение большой физической силы. Марте сия процедура давалась с огромным трудом. Делать какое-либо усилие обожженными руками было очень больно. К тому же Марта, боясь, что пришпилит кокарду криво, очень близко и плотно держала свои пальцы по краям кокарды. Результат не заставил себя долго ждать. Марта почти насквозь проткнула свои два пальца и залила бы все это золотое великолепие в коробках кровью, если бы не подоспевшая вовремя работница, которая ловко перевязала бинтом ее раны. Аптечка висела здесь же, в цеху, прямо на стене, словно травмы были тут обычным и повседневным делом. Никто, как ни странно, не предложил практикантке прервать работу и заняться лечением, только перевязавшая ее работница, мило улыбнувшись, прошептала:

– Поаккуратней, так и без пальцев можно остаться… тогда переведут работать в другой цех. – И упорхнула на свое место.

«Видимо, работать ногами… – подумала Марта, – у них тут словно камеры пыток эти цеха, как говорится, на любой вкус».

Металлическими усиками, которые торчали с кокард по краям, предназначенными для фиксации значка в твердом ободке форменного головного убора, Марта расцарапала свои покалеченные руки. А в конце работы эти усики запутались у нее в бинтах, и кокарда ушла в сторону, когда молодая швея прибивала ее к фуражке, грубо затянув ее многострадальный палец под работающий механизм и нанеся ему повторную травму прямо через бинты.

Марта взвыла, как раненая волчица, а кровь мгновенно проступила сквозь бинтовую повязку, которая и смягчила укол машиной.

– Какая же ты неаккуратная… – покачала головой близсидящая швея.

На настенных часах спасительная стрелка приблизилась к цифре «пять», и в цехе снова появилась грузная фигура бригадира.

– Все-таки одну фуражку запорола… – нахмурилась Клавдия Михайловна. – Ладно, вычтем ее стоимость из твоего заработка, а вот с панамками будет посложней… я сейчас говорила с заведующей производством. Столько брака фабрика не может себе позволить.

Клавдия Михайловна совсем не обращала внимания на раны Марты и кровь, просачивающуюся сквозь бинты, словно это было в порядке вещей или будто она этого и ожидала от такой неумехи.

– Так что на первый раз мы тебя прощаем, убытки ты не будешь покрывать, но тебе придется забрать панамки домой и выпарывать вечером козырьки. Завтра будешь пристрачивать все заново после работы, исправлять свой брак! – произнесла свою речь Клавдия Михайловна, вполне довольная собой.

Она сияла словно медный таз, радостная от того, что превратила жизнь этой рафинированной особы в ад. Клавдия Михайловна провела Марту в подсобное помещение и рукой указала ей на два тюка с панамками.

– Да их же здесь сотня, не меньше… – скорчила недовольную физиономию Марта.

– Хоть тыща! Я не допущу, чтобы государству был нанесен материальный урон. Сама напортачила, сама и исправляй! – подбоченилась бригадирша.

– У меня все руки болят и к тому же пальцы в бинтах, как я буду распарывать? – жалобно спросила Марта.

– Тебя никто не гнал в текстильный институт, – напомнила ей бригадир и пошла, плавно покачивая бедрами, тем самым давая понять, что разговор окончен.

Марта взяла два мешка со своей домашней работой и принялась нещадно утрамбовывать злосчастные панамки, чтобы тюки стали немного поменьше. Ничего не получалось, они снова разбухали на глазах. Сверху в один из мешков была положена забракованная форменная фуражка, на память Марте, как нельзя работать. Марта вздохнула и, взяв тюки, поплелась на проходную фабрики, где на нее уже выписали пропуск и разрешение на вынос продукции.

Когда она вышла с фабрики головных уборов и потащилась в сторону метро, с Мартой случилась еще одна неприятность: у нее сломался высокий каблук на модной босоножке, и теперь одна ее нога была короче другой на добрых десять сантиметров. Марта подобрала каблук и поплелась дальше, решив безропотно принять все удары судьбы, свалившиеся на нее в этот день. Она ведь и предположить не могла, что день, начавшийся утром с плохого настроения и скверного самочувствия, закончится еще хуже, значительно хуже… Она ковыляла по улице, выжатая как лимон, с забинтованными руками, вспотевшая, с нитками на голове, с красными, слезящимися от фабричной пыли глазами, и к тому же тянула за собой два мешка с бракованными детскими панамками и фуражкой с криво прибитой кокардой. Если бы Марта знала, что ждет ее в конце этого незадавшегося с самого начала дня…